Думать о чем-то бОльшем
Плеер сдох совершенно не вовремя. Падла, а не плеер. Мало того, что всё время терял волну «нашего радио», так ещё и мог сожрать энергию в батарейках в два раза быстрее обычного. Дешёвая китайская залепуха, что тут скажешь. Но на что-то вроде Панасоника или Соньки деньги у меня появятся только лет через десять.
А пока третий курс ВМедА, октябрь, я до сих пор не могу привыкнуть к свободному выходу в город. И потому иду после пар ошалело, с чувством невероятного превосходства гляжу на жалких второкурсников, вынужденных ходить мокрым строем серых шинелей.
Душу мою греет пирог с капустой, который продают в ларьке за кафедрой неврологии. Дешёвый курсантский пирог. Но горячий и тем вкуснее, чем сильнее хочется есть. А есть хочется безумно и всё время.
Октябрь в Питере это дождь. Без вариантов. Мелкий, крупный, моросящий проливной. Но всегда. Мокрые стены, мокрый асфальт, мокрые деревья. Пятьдесят оттенков сырости. И на всём этом сверкают отблески фонарей. Октябрь – это не только дождь, но и темнота. Уже в полшестого солнце говорит, простуженно гундося: «покедова, неудачники!». И сваливает за горизонт.
Нужно пройти мимо пары общаг, парикмахерской, в которой умеют делать только две стрижки – бокс и полубокс, и выйти на Боткинскую улицу. Там трамвай, который трясется, звенит, грохочет и высекает из проводов два снопа рыжих искр.
Справа серая торакалка – кафедра торакальной хирургии, где работают не бедные доктора, имплантирующие силиконовые сиськи любовницам чётких ровных пацанов. За торакалкой – Парафимоз. То есть памятник «военным медикам павшим в войнах и тем, кто к ним присоединится». Парафимоз его прозвали сами эти же медики за фактурное сходство с клинической картиной.
Напротив – памятник Боткину, который не просто так стоит спиной к городу и лицом к кафедре военно-полевой хирургии. Но это уже другая история.
И вот когда я перебежал Большой Сампсониевский и уже повернул к шайбе строящегося гигантского Петровского Форта, плеер и сдох.
На красивой песне Аквариума «Сны о чём-то большем». В ней Борис Гребенщиков козлинской вокальной манерой благодарил Бога за дар видеть сны о чём-то большем. Что бы это ни значило.
И остаток пути до общаги на Льва Толстого, мимо Авроры и завода с огромной надписью ВИБРАТОР, я шёл уже только со своими мыслями в голове. Они были в основном о классификации и дозировках бета-адреноблокаторов без внутренней симпатомиметической активности. Правда в форме мультика про Масяню, когда она устроилась работать промоутером и раздавать рекламные листовки аптеки «Таблетки на Блюхера».
Туда же подмешивались типы шумов при выслушивании сердца. Недоделанная шутка для КВН. Мысли от том, что надо учиться на бармена, чтоб работать по ночам. И что-то ещё про девушек, что я бы наверное смог сейчас вспомнить, будь я не женат.
На Чапаева опять трамвай, джип, сверкающая дуга воды из лужи, окатившая до шеи бедную бабульку, милицейский патруль, лениво жующий жвачку. Перед общагой ларёк, можно купить печёночный паштет, лук, гречку и хлеб – вся еда на неделю.
А в общаге сразу за входом сидел мой школьный друг Егор. Сидел в грязной куртке, грязных джинсах, с большим бесформенным рюкзаком. Он приехал автостопом из Белгорода и ждал меня в общаге. Потому что не было тогда у нас ни пейджеров ни тем более мобильников. И всё что он мог – надеяться и ждать меня там, где я должен появиться.
Мы замедведили друг друга до хруста в спине. Поднялись ко мне в комнату. Мы пили чай, мы смеялись, уткнувшись лбами друг в друга, ели печёночный паштет и гречку с луком. И пели песни под гитару, на которой до сих пор стояли чёрные нейлоновые струны, которые я натянул ещё в 11 классе. И когда, обессилев от чая и разговоров, мы наконец засыпали, я понял, что это такое: «сны о чём-то большем».
Сны этот ведь тоже мысли. Мысли, образы, картинки и звуки, которые генерирует мозг. Мысли о чём-то большем. Большем чем Масяня, чем бета-адреноблокаторы, КВН и шум выслушиваемый в точке Боткина – Эрба. Мысли о чём-то настоящем, вечном, теплом, спасительном. О друге, о любимой женщине, о деле всей жизни, о детях. « Как хорошо, что ты приехал» – сказал я Егору. Тот согласно всхрапнул. Я был совершенно и непередаваемо счастлив.