Пять лет тому назад.

— Помогай весне, ешь снег. Жёлтый снег есть нельзя! 

Мы с фельдшером, смеясь выкатились из буханки. Зима 2016 года заканчивалась буквально на глазах. Февраль потел паром из канализационных люков, окошек подвалов…

И мы потели вместе с ним в синей зимней  своей униформе. 

— И шо тут, доктор? – водитель посмотрел на меня поверх очков, делая пометку в путевом листе, — на город повезём? 

— Скорее всего, Гена. Ребенок, боли в животе, ну его нафиг, такой риск, – ответил я, цепляя пластиковый чемодан. Жёлтый, с красным крестом. 

Панельная пятиэтажка, подъезд выкршеннй в синий цвет, серая подъездная кошка пытается выпросить вкусняшку.

Квартира какая-то серая, тусклые лампочки.

— Доктор, не надо нам тут ни в какую больницу, все у неё в порядке, придумали какой-то аппендицит. 

Женщина, на вид лет под пятьдесят, демонстративно отвернулась, скрестив руки на груди. 

Я отложил ручку, посмотрел ей в затылок и усталым голосом повторил сказанное пять минут назад.

— Да, четких признаков аппендицита нет, но и исключить его здесь на дому я не могу. Детская поликлиника в поселке  уже закрыта, остается только дежурная больница в городе. Сейчас съездим туда, УЗИ, анализ, хирург посмотрит и через час будет понятно, есть аппендицит или нет. Если все хорошо, поедете домой. 

— Вот именно!, – женщина резко развернулась ко мне, – вы же меня назад не повезёте! Это все самой на маршрутку переться! Не поеду я! Давайте, где там подписать. 

— Вы понимание, что рискуете жизнью девочки? – спрашиваю я.

— Не придумывайте, нет там ничего. Это она просто уроки делать не хочет, вот и придумала, что живот болит. 

Смотрю на девочку, та испуганно прижимает к подбородку потрепаное одеяло. 

— А я настаиваю на осмотре ребенка в больнице. 

— Я тут решаю! – Женщина взвизгнула и чуть не подпрыгнула на месте, – идите отсюда! 

Мы вышли. Я был весь белый от злости. Фельдшер материалась сквозь зубы. 

— Шо такое, доктор, довели вас там? – водитель закрыл книгу с пистолетом и полуголой женщиной на обложке.

— Погоди, –  процедил я, – пока никуда не едем. 

Я достаю телефон, набираю диспетчера.

— Валя, найди мне телефон заведующей детской поликлиникой и телефон райотдела полиции.

Валя ищет, шуршит страницами, находит. 

— Михал Сергеич, а смысл? – фельдшер просовывает голову в окошко между кабиной и салоном, – она же отказ подписала. 

— Право на жизнь неотчуждаемо, – отвечаю я. Никто не может решать за другого человека, жить ему или умереть. И если я предполагаю опасность для жизни ребенка, я должен действовать в его интересах, а не в интересах родителей. 

Минут десять дозваниваюсь всем. И в поликлинику и в райотдел полиции, в администрацию поселка и объясняю, что не собираюсь брать на себя смерть ребенка и что если его жизнь в опасности, то вообще-то есть специальные структуры для защиты жизни и здоровья. 

Ещё минут через 20 подъезжает серебристая с синими полосами пятнашка ППС. Сержант и старший сержант. Все как полагается. Погоны, шапки, автоматы на ремне. 

— Это тут у вас не дают ребенку помощь оказать? – спросил меня старшой.

Фельдшер моя, та ещё лиса, лукаво стрельнула глазками, заулыбалась, – у нас, у нас, пойдёмте. 

Увидев погоны и автоматы женщина враз стала заботливой и понимающей. “А что, мы разве ж против, конечно поедем, раз надо”. 

Аппендицит не подтвердился. А об этом случае в поселке шептались до весны. 

Пять лет прошло. Почти день в день. Интересно, как там теперь та девочка? Наверное заканчивает школу. Как там поселок на краю России? Надеюсь, у них всё в порядке.