— Нет покоя е@анутым, доктор!
Гена, наш скоропомощной водитель, утрамбовал свое тело в кабину УАЗика, кинул на торпеду пирожки и завёл двигатели.
На пирожках надо остановиться подробнее. В смену порой только они и представляют собой единственную возможную еду. А лучшие в Белгороде пирожки продаются в ларьках за Мегагрином, на полпути к психдиспансеру. Что как бы намекает.
И если вы госпитализировали кого-то в инфекционную больницу и возвращаетесь назад на базу в поселок Октябрьский, то путь ваш как раз будет мимо этих ларьков.
Гена — хам, характер и внешность которого переплелись и представляют собой три буквы О. Огромный, округлый, озорной.
Поскольку вызов не дал ему спокойно пожевать пирожки, он злится, рвет их зубами на ходу, крутит руль, и говорит:
— Доктор, вот нахера мы туда едем? По напринимают вызовов к дебилам, один ногу прищемит, другой нажрется как собака и драться лезет. Я тебе говорю точно, доктор, не всех дурных война прибрала.
— Не, Гена, сейчас на давление едем.
— Вот увидишь, доктор, приедем, она уже таблеток напьется и никакого давления не будет.
Но до «давления» мы доехать не успели. Где-то на полпути в кузове УАЗика затренькал телефон фельдшера.
Она просунула голову в окошко к нам в кабину и сказала: «Гена, тот вызов передали фельдшерам, а мы едем в Бессоновку, на Партизанскую, травма головы у бабушки 96 лет».
И Гена завел шарманку про «вот куда она полезла на старости лет, сиди дома, нет, надо ей».
Поскольку это могло продолжать бесконечно, то я просто закрыл глаза и дремал. Наше местоположение прекрасно угадывалось обонянием. Бензиновый аромат заправки, затем вонь каскада очистных прудов, потом свалка, потом свиноферма. А когда уже можно снова дышать, значит мы в Бессоновке.
Приезжаем, десантируемся методом выпрыгивания, идём. Собака на цепи мечется и угрожает, что разорвёт нас на тысячу маленьких скоропомощных бригад, дайте ей только волю.
Действительно бабушка, действительно 96 лет, пошла кормить курей, а поскольку на дворе март и полно наледи, поскользнулась и ударилась при падении лбом. На лбу ушибленная рана, запекшаяся кровь. Сознание не теряла, тошноты, рвоты не было.
По-быстрому провожу неврологический осмотр. «Зажмурьтесь, надуйте щёки, оскальтесь», руки, ноги, рефлексы, всё ок, в позе Ромберга стоит.
Вроде бы ЗЧМТ не подтверждается. Но, рану все равно надо зашивать, поэтому один чёрт ехать в городскую нейрохирургию.
Говорю:
— Анна Николаевна (имя изменено), не переживайте, травмы мозга у вас скорее всего нет. Сейчас в город съездим, рану на лбу зашьют, через два часа дома будете.
Она смотрит на меня как-то разочарованно и говорит фразу, которую я принесу в себе до конца жизни.
— Шо, опять не помру? Да сколько ж можно…
— А что, вы туда как-то сильно торопитесь? — недоуменно отвечаю,- туда, бабулечка, опоздать нельзя, как бы не спешили.
— Да все умерли, доктор, миленький, всех кого знала, схоронила. А сама всё никак.
Гена, который пришел посмотреть нужно ли доставать носилки, хмыкнул, махнул рукой и вышел во двор.
Мы трое пошли за ним, придерживая бабулю подмышками. Нас провожала мартовская капель, голодные куры и поскуливающая собака.
И в обратном направлении: свиноферма, свалка, пруды, Роснефть.
И голос Гены, который звонил маме и говорил, что завтра приедет к ней после смены и починит что-то, что обещал починить.
Не забывайте родителей, друзья. Пусть они будут здоровы.